Главная » История

Почему необходимо изучать социологию? Социолог - это какой специалист? Профессия социолог. Известные социологи Зачем изучать социологию

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЭССЕ

на тему: «Зачем изучать социологию»

Социология - наука, изучающая отношения, процессы, события, которые происходят в обществе. Она изучает не только те общественные взаимодействия, которые протекают в данный конкретный момент, но и те, которые имели место быть десятки, сотни и тысячи лет назад. Кроме того, социология имеет и функцию прогнозирования, т.е. с её помощью человек может предугадать ближайшие изменения в общественной жизни.

Общество - среда, в которой обитает человек. Общество может воздействовать на любого человека, но не на всех одинаково, а на каждого по-своему. Человек, изучив механизмы работы социологии, способен контролировать это воздействие и сам может управлять им.

Социология позволяет найти ответы на вопросы об обществе, о насущном бытии, о глобальных проблемах человечества. Нормально развитие любого общества невозможно без знания реального положения дел. Социология не просто выбирает эмпирический опыт, то есть чувственное восприятие единственным средством достоверного познания, общественных изменений, но и теоретически обобщает его. С появлением социологии открылись и новые возможности проникновения во внутренний мир личности, понимания ее жизненных целей, интересов, потребностей. Однако социология изучает не человека вообще, а его конкретный мир - социальную среду, общности, в которые он включен, образ жизни, социальные связи, социальные действия. социология наука общество

Не уменьшая значения многочисленных отраслей обществознания, все же социология уникальна способностью видеть мир как целостную систему в социуме, не понимая происходящих в нём процессов.

Таким образом, моно сказать, что необходимость изучения социологии есть в наши дни и будет существовать в будущем, ведь потребность в познании тонкостей взаимодействия между людьми не угаснет никогда.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

    Вопросы к зачету по социологии. Социология изучает социальную структуру общества и процессы, происходящие в обществе, а также взаимное влияние личностей, социальных групп на структуру и процессы в современном обществе. Социальная жизнь в современном мире.

    шпаргалка , добавлен 05.01.2009

    Предпосылки появления социологии. Классическая социология XIX в.. "Понимающая" неклассическая социология Германии. Американская социология XIX-XX вв. Модернизм и постмодернизм. Российская социология XIX-XX вв. Социология-наука и учебная дисциплина.

    лекция , добавлен 03.12.2007

    Социология - наука об обществе, закономерностях его функционирования и развития, социальных институтах, отношениях и общностях: причины возникновения, классификация, принципы, методы, функции. Основоположники социологии, основные учения и концепции.

    реферат , добавлен 04.12.2010

    Социология-интегративная наука о системном понимании общества. Предмет социологии, специфические законы развития. Функционирование социальных систем. Конкретные формы и проявления законов в деятельности общества, классов, социальных групп, человека.

    реферат , добавлен 29.07.2008

    Социология как самостоятельная наука о закономерностях функционирования и развития социальных систем. Возникновение и развитие социологии, ее основные направления и школы. Социология в России в XIX-начале XX века. Советская и российская социология.

    реферат , добавлен 13.01.2008

    Место социологии в системе наук. Функции социологии. Она включает общую социологическую теорию о становлении, развитии и функционировании общностей различных уровней и об отношениях между ними, исследует массовые социальные процессы.

    ВСЕВОЗМОЖНЫЕ графики, таблицы с цифрами и процентами - подобные результаты социологических исследований сегодня можно встретить и на важных научных конференциях, и в глянцевых журналах, и во Всемирной паутине. Кто больше тратит на продукты, кто победит на выборах, а кто побьет рекорд по рождаемости? Кого интересуют эти вопросы, кто ищет на них ответы и кого для этого опрашивают? Лично ко мне социологи ни разу не обращались, поэтому я, как, думаю, и многие читатели, задалась этими вопросами.

    За ответами пришла к директору Центра социологических и политических исследований БГУ Давиду РОТМАНУ.

    — Давид Генрихович, для чего нам нужны социологические исследования, какая от них практическая польза для обычных людей?

    Объясню на конкретных примерах. Если исследование проводится, например, по проблемам здоровья и здорового образа жизни, то выявляется, каким образом работает система здравоохранения в стране, ее достоинства и недостатки. Позволяет это определить и то, как люди сами понимают, что такое здоровый образ жизни, как они ведут себя, столкнувшись с болезнью, обращаются ли к врачу. Поэтому все это нужно в первую очередь для того, чтобы сделать более комфортной нашу жизнь. Я хочу, чтобы люди понимали, насколько это важно, и поэтому отвечали честно. Это своего рода гражданская ответственность, ведь все мы – часть общества, и от нас самих многое зависит. По результатам таких опросов государственные органы и общественные организации могут принимать определенные решения, чтобы улучшать нашу жизнь. А как это можно сделать, если нет информации о том, что происходит в обществе и что его волнует? Социологические исследования как раз-таки позволяют получать такие сведения. Можно сколько угодно писать жалобы на поликлинику. Но если такая информация будет собрана от тысячи человек и передана в высокий государственный орган, шансов на решение вопроса гораздо больше. Изучаются и многие иные проблемы. Результаты исследований социологов очень важны и для людей, и для самой социологической науки.

    - Как отбирают респондентов для проведения социологических опросов?

    Раньше чаще использовался так называемый квотный отбор. Сейчас у социологов более популярна так называемая случайная выборка. На первом этапе отбора случайным образом определяются регионы и населенные пункты для опроса. Делается это разными способами. Например, жребием. Затем так же выбирают улицу в городе, номер дома и квартиры. В квартирах опрашивается не любой человек, а только тот, чей день рождения ближе всего к моменту прихода нашего интервьюера. Существуют еще принципы, разработанные математиками. По ним опрашиваемых должно быть не менее тысячи. Только в этом случае срабатывают законы вероятности. Главное правило отбора: каждый человек должен иметь равную возможность попасть в выборочную совокупность. Поэтому наши интервьюеры должны жестко соблюдать правила отбора, следовать по установленному маршруту. Например, если в 47-ю квартиру в определенном доме на определенной улице его не впустили или дома никого не оказалось, он не может зайти в соседнюю квартиру, а должен двигаться дальше по маршруту к следующему случайно отобранному адресу. При этом, если где-то кого-то не было дома, он обязан еще минимум 4 раза вернуться в эту квартиру, пока не застанет хозяина дома. После обработки анкет процентное количество опрошенных разбивают по так называемым демографическим группам (мужчины, женщины, молодежь, пенсионеры, с высшим образованием или без и т.д.), которые сравнивают с данными последней переписи населения – при качественном и правильном опросе они должны быть примерно одинаковыми, допускается погрешность +, - 5 процентов (например, если, по данным переписи, мужчин у нас в стране около 47 процентов, то примерно столько же они должны составлять от общего числа опрошенных. – Прим. Я.М). Затем идет контроль качества сбора информации. Для этого у нас есть специальная группа, которая проверяет от 10 до 20 процентов опрошенных способом «повторного посещения». Они звонят и уточняют, действительно ли приходил интервьюер, о чем спрашивал и как долго длился разговор. Если выявляются нарушения, то интервью проводятся вновь. Следующая ступень – проверка логики ответов. Здесь не должно быть противоречий. Например, соотносится ли возраст респондента с тем, сколько лет назад он женился, и возрастом его детей. Словом, очень долгая и тяжелая работа, ведь наша задача получить максимально точную информацию. Исследования мы проводим в основном по заказам заинтересованных организаций. Поэтому данные должны быть максимально точны. Ведь они становятся основой для принятия управленческих решений.

    - Насколько достоверна собранная информация, ведь люди могут где-то что-то приукрасить?

    Конечно, правдивость ответов на совести самих людей. Но у социологов есть свои подходы. Например, в анкетах, помимо прямых вопросов, есть «вопросы-ловушки» и «вопросы-проверки». По ним сразу видно, кто врет: если человек в одном месте ответил так, а в другом на сформулированный по-другому, но, по сути, тот же вопрос дал другой ответ, анкета выбраковывается.

    Человек может найти массу причин, чтобы отказаться от опроса – думаю, таких достаточно. Что вы делаете в этом случае?

    Изначально стараемся подобрать подходящих интервьюеров, которые могут найти подход к человеку и объяснить важность своей работы. Если кто-то в этот момент занят, то вежливо интересуемся, когда можно зайти. Если все-таки получаем отказ, то просто двигаемся дальше, к определенному маршрутом адресу. Вообще, отказы бывают по разным причинам. Например, в некоторых городах по пятам наших специалистов начинают ходить сектанты, представляться социологами и предлагать свои листовки. Естественно, люди не хотят их пускать. Поэтому перед началом исследования в прессе информируем людей об этом. Плюс у наших работников всегда есть с собой удостоверение. Но бывает и обратное, когда наш специалист заходит к пожилой бабушке, а ей скучно, и она начинает разговаривать обо всем на свете и часами не отпускает его.

    Давид Генрихович, по вашему опыту, насколько белорусы открыты для общения и как охотно идут на такие интервью?

    Большинство людей идет на контакт. Кроме того, различные проверочные вопросы показывают, что, как правило, они говорят правду. У нас люди открытые. Чаще всего они встречают наших сотрудников с улыбкой на лице. Поэтому у интервьеров нет жалоб на людей, им нравится работа, и они ждут новых заданий.

    - Откуда берете темы для исследований?

    Социологические исследования проводятся в двух случаях: если есть очевидная проблемная ситуация или если какая-то организация заказала изучение того или иного вопроса. Когда получаем результат и видим очень важную информацию, предоставляем ее тому, кто в ней, по нашему мнению, может быть заинтересован. У социологов работает тот же принцип, что и у врачей: главное - не навредить. Поэтому, если замечаем проблему, стараемся способствовать ее решению.

    - Кто обычно заказывает такие исследования?

    Кто угодно - различные международные организации, государственные органы управления, коммерческие фирмы, общественные организации. Например, сейчас мы проводим исследование на границе - смотрим, сколько требуется времени на паспортный контроль при поездках в Польшу и Литву. Это заказ Международной финансовой корпорации (МФК). Параллельно идут крупномасштабные исследования совместно с Кембриджским университетом «Смертность и приватизация». Британские ученые предположили, что чем выше в стране приватизация, тем выше уровень смертности. Для исследования решили взять Россию и Беларусь – у нас действительно и уровень приватизации, и уровень смертности ниже, чем в России. Мы проводим большое количество различных исследований. В их числе международные проекты. Представляли и представляем Беларусь в исследованиях европейских и мировых ценностей, в изучении электоральных систем, в проектах INTAS и 7-й рамочной программы Европейской комиссии. Работаем по заказам ведущих министерств и ведомств нашей страны, крупных фирм и производственных организаций.

    - Давид Генрихович, а сами вы доверяете исследованиям других социологических центров?

    Если все делается по правилам, то ошибок не должно быть, и верить можно. Но совсем недавно прошли парламентские выборы в Великобритании и президентские в Польше. Выяснилось, что предвыборные опросы в обеих странах дали ошибочные результаты. В Британии они показали, что партия Кэмерона не выиграет, а они победили. В Польше говорили о победе Коморовского в первом туре, а он проиграл. На днях стало известно, что подобная ошибка произошла и в Испании на муниципальных выборах. Мы сейчас внимательно изучаем, почему исследования дали ошибочные результаты. Для этого обратились к коллегам в разных странах. Для нас важны причины ошибок. Ведь недаром говорится, что следует учиться на чужих ошибках. Это позволяет избегать своих.

    - Давид Генрихович, спасибо за интересный разговор!

    Врезка

    Если спросить об этом первокурсников социо­логического факультета университета, они без колебаний ответят: мы изучаем свою будущую профессию.

    Три четверти американских выпускников-социо­логов устраиваются в сфере науки и частного бизнеса, в государственных органах управления и консультативных фирмах, и работают по полу­ченной специальности. Они трудятся на попри­ще академической и прикладной социологии. Но куда идет работать оставшаяся четверть вы­пускников? Многие социологи порывают со сво­ей профессией, уходят в бизнес, органы управ­ления, издательское дело, на партийную работу, т.е. трудятся не по специальности. Социологи становятся менеджерами, бизнесменами и партийными функционерами. Часто с этой рабо­той они справляются более успешно, чем те, кто получил профильное образование. Почему? Видимо, наука об обществе позволяет узнать нечто такое, чего не дают другие области знаний.

    А именно:

    Социология делает людей экспертами в соци­альных и человеческих вопросах.

    Она формирует особый стиль мышления и дает возможность смотреть на события с широ­кой перспективы.

    Социологическая подготовка ведет к тому, что в любом деле человек видит сразу несколько альтернативных решений одной и той же про­блемы, а это экономически заведомо более выгодный путь.

    Социология помогает избегать или умело ре­шать межличностные конфликты, быть эффек­тивным посредником.

    Она учит оптимизму и способности преодоле­вать личные затруднения.

    боток чаще всего появляются в Америке. Ныне в Новом Свете насчитыва­ются сотни, если не тысячи организаций (крупных и мелких, государствен­ных и частных), занимающихся исследованиями, результаты которых офор­мляются в социоинженерные проекты, системы управленческих решений и практические рекомендации. Эта сфера деятельности постоянно расширя­ется. Наряду со старыми и хорошо зарекомендовавшими себя фирмами, не зависящими от университетов, которые привлекают высококвалифицирован­ных специалистов, возникают новые организации. Они также требуют солид­ных инвестиций и серьезной поддержки. Некоторые крупные учреждения содержат в своем штате больше докторов наук, чем любой из бостонских университетов.

    Нередко прикладные исследования становятся формой подпольного биз­неса. В стране множество «подставных» фирм, которые заключают офици­альный контракт на исследование, разрабатывают научную программу, при­меняют стандартные процедуры и т.д. Законодатели, финансисты и нечис­тые на руку политические деятели добиваются выделения значительных денежных ссуд якобы для решения важных социальных проблем. Однако ни­чего кроме надувательства и обмана из этого не получается. Нередко в по­добных фирмах находят приют неквалифицированные работники и люди, называющие себя «социальными учеными». По мнению П. Росси, это - обо­ротная сторона быстрого роста прикладных исследований в США, которая отнюдь не способствует повышению их престижа в научном сообществе 2 .



    Прикладная социология в США превратилась в быстрорастущий сектор экономики. Напротив, академическая социология переживала периодичес­кие кризисы в 1970-, 1980- и в 1990-е гг. Дотации, отпускаемые на нужды прикладной науки правительством и частными компаниями, окупаются до­вольно быстро и превышают ассигнования на фундаментальные разработки. Тем не менее формы организации труда прикладников, распределение и обучение специалистов для этой отрасли в университетах и колледжах не соответствуют сегодняшним требованиям. Серьезные противоречия наблю­даются между научным идеалом исследования и той социальной ролью, ко­торую приходится выполнять социологу, между авторитетом прикладной социологии и несовершенными организационными формами ее нынешне­го развития.

    В книгу, представляющую собой официальный отчет Американской со­циологической ассоциации, подготовленный 34 авторами (18 профессоров Калифорнийского, Гарвардского, Вашингтонского, Техасского, Миссурий-ского, Массачусетсского и др. университетов, социологических факультетов, 7 директоров исследовательских фирм и институтов, остальные - менедже­ры, консультанты и др., один автор - сотрудник исследовательской лабора­тории «Дженерал Моторс»), включена интересная статья Р. Соренсена 3 , ко­торый пишет о том, что корпорации, несмотря на объективную потребность в такого рода услугах, редко имеют в штатном расписании должность «при­кладной социолог». Не существует даже четкого описания круга его обязан-

    2 Rossi P.H. The Presidential Adress: Challenge and Opportunities of Applied Social Research // Amer. Sociol.Rev., 1980. Vol. 45. No. 6. P. 901-902.

    3 Applied sociology: roles and activities of sociologists in diverse settings / Ed. by H.E. Freeman, Dynes R.R.,Rossi P.H. and Whyte W.F. San Francisco etc.: Jossey-Bass Publischers, 1983. P. 176-179.

    ностей. Прикладные социологи называ­ют себя по имени той должности, на которую им удается устроиться в корпо­рации. Агентам по вербовке, которых посылает высший менеджмент, никто не разъясняет обязанности, возможно­сти и роль прикладного социолога. Не понимая возможностей социолога, ме­неджмент отказывает им в трудоустрой­стве и служебном продвижении. Отсут­ствие должности «социолог» в списке профессий корпораций объясняется еще и тем устойчивым предрассудком, будто такой специалист способен толь­ко на изучение общества в целом, а не конкретных явлений и отношений, ка­сающихся людей. Очень немногие ком­пании выступают инициаторами прове­дения социологических исследований, научные отчеты администрация не­редко сдает в архив или библиотеку. Часто бизнесмены принимают социолога за человека, в обязанности которого входит забота о благосостоянии персо­нала. Но для подобных целей они предпочитают специалистов с более узкой и целенаправленной подготовкой, например, психологов или специалистов по обучению персонала.

    Прикладной социолог не имеет столь широких творческих контактов с коллегами-социологами, как университетский преподаватель, который по­стоянно встречается с ними на семинарах, конференциях, «круглых столах» и т.д. Прикладник, каждый день проводящий время в автомобильной кор­порации или банке, которые наняли его на полную ставку, не только лишен контактов и поддержки со стороны профессионального сообщества, но так­же возможности самореализации на страницах академических изданий.

    Низкое качество - характеристика большинства исследований в социо­логии независимо оттого, являются они прикладными или базисными. «На­пример, более 3/4 всей статей, направляемых в ASR, пишет П. Росси, - воз­вращаются. Весьма проблематично, что прикладные исследования ниже по качеству, чем базисные» 4 . Критерии к статьям, предъявляемые в ASR и AJS, такие как хорошая выборка, инструментарий, программа и методы анали­за - для прикладников необязательны. Хотя статья в академическом журнале интересует небольшой круг профессионалов, влияет только на карьеру ав­тора, не вызывая практических последствий, - однако деятельность приклад­ника отражается на формировании социальной политики, общественного мнения, положении организаций и фондов. Известен факт, что в последние десятилетия прикладные исследования были представлены в лучшем случае социальными учеными-непрофессионалами, большинство которых было не­способно провести надежную проверку полученных эмпирических данных 5 .

    Rossi P.H. The Presidential Adress: Challenge and Opportunities of Applied Social Research//Amer. Sociol. Rev., 1980. Vol. 45. No. 6. P. 893. 5 Ibid. P. 897.

    По мнению Д. Спайна, в отличие от академического социолога приклад­нику чаще всего приходится общаться с таким контингентом людей, кото­рые не владеют социологическим мышлением и потому не разделяют его взгляды на мир. Не имеющих специальной подготовки в данной области их

    приходится все время убеждать в полез­ности и необходимости социологичес­кого подхода к решению практических вопросов. Прикладникам приходится делать то, что не требуется от академи­ческого социолога - постоянно доказы­вать свое право на существование. Но, обучая бизнесменов, промышленников или госслужащих, выступающих в роли заказчиков исследования, азам социо­логической науки, прикладник вынуж­ден заниматься тем же, что всю жизнь делает университетский социолог - просвещать людей 7 .

    Когда в университете объявляют конкурс на замещение вакантной долж­ности по кафедре социологии, то ищут специалиста. Однако когда компания

    Введение. Зачем нужна социология?

    По-разному можно представлять себе социологию. Самый простой способ - вообразить длинный ряд библиотечных полок, до отказа забитых книгами. В названии либо в подзаголовке, или хотя бы в оглавлении всех книг встречается слово “социология” (именно поэтому библиотекарь поместил их в один ряд). На книгах - имена авторов, которые называют себя социологами, т.е. являются социологами по своей официальной должности как преподаватели или исследователи. Воображая себе эти книги и их авторов, можно представить определенную совокупность знаний, накопленных за долгие годы исследований и преподавания социологии. Таким образом, можно думать о социологии как о связующей традиции - определенной совокупности информации, которую каждый новообращенный в эту науку должен вобрать в себя, переварить и усвоить независимо от того, хочет он стать социологомпрактиком или просто желает познакомиться с тем, что предлагает социология. А еще лучше можно представить себе социологию как нескончаемое число новообращенных - полки все время пополняются новыми книгами. Тогда социология - это непрерывная активность: пытливый интерес, постоянная проверка полученных знаний в новом опыте, непрекращающееся пополнение накопленного знания и его видоизменение в этом процессе.

    Такое представление о социологии кажется вполне естественным и очевидным. В конце концов, именно так мы склонны отвечать на любой вопрос типа: “Что такое X?” Если, например, нас спросят: “Что такое лев?”, то мы сразу покажем пальцем на клетку с определенным животным в зоопарке или на изображение льва на картинке в книжке. Или, когда иностранец спрашивает: “Что такое карандаш?”, мы достаем из кармана определенный предмет и показываем его. В том и другом случае мы обнаруживаем связь между определенным словом и столь же определенным предметом и указываем на нее. Мы используем слова, соотносящиеся с предметами, как замену этих предметов: каждое слово отсылает нас к специфическому предмету, будь то животное или пишущее орудие. Нахождение предмета, “представляемого” нам с помощью слова, о котором спрашивают (т.е. нахождение референта слова), и является правильным и точным ответом на поставленный вопрос. Как только я нашел такой ответ, я знаю, как пользоваться до сих пор не знакомым мне словом: в соотношении с чем, в какой связи и при каких условиях. Ответ такого рода, о котором идет речь, учит меня только одному - как использовать данное слово.

    Но вот чего мне не дает ответ на такого рода вопрос, так это знаний о самом предмете - о том предмете, на который мне указали как на референт интересующего меня слова. Я знаю только, как выглядит предмет, так что впоследствии я узнаю его в качестве предмета, вместо которого выступает теперь слово. Следовательно, существуют пределы - и довольно жесткие - знания, которому меня может научить метод “указывания пальцем”. Если я обнаружу, какой именно предмет соотносится с названным словом, то мне, вероятно, сразу же захочется задать и следующие вопросы: “В чем особенность данного предмета?”, “Чем он отличается от других предметов и насколько, почему требует специального названия?” - Это лев, а не тигр. Это карандаш, а не авторучка. Если называть данное животное львом правильно, а тигром - неправильно, то должно быть нечто такое, что есть у львов и чего нет у тигров (это нечто и делает львов тем, чем тигры не являются). Должно быть какое-то различие, отделяющее львов от тигров. И только исследовав это различие, мы сможем узнать, кто такие на самом деле львы, а такое знание отлично от простого знания о предмете, заменяемом словом “лев”. Вот почему мы не можем быть полностью удовлетворены нашим первоначальным ответом на вопрос: “Что такое социология?”

    Продолжим наши рассуждения. Удовлетворившись тем, что за словом “социология” стоит определенная совокупность знания и определенного рода практика, использующая и пополняющая это знание, мы должны теперь задаться вопросами о самих этих знаниях и практике: “Что в них есть такого, что позволяет считать их именно “социологическими”?”, “Что отличает эту совокупность знаний от других его совокупностей и, соответственно, практику, продуцирующую это знание, от других ее видов?”.

    В самом деле, первое, что бросается в глаза при виде библиотечных полок с книгами по социологии, это масса других полок с книгами вокруг них не по социологии. Наверное, в каждой университетской библиотеке можно обнаружить, что ближайшими соседями книг по социологии являются книги, объединенные рубриками: “история”, “политическая наука”, “право”, “социальная политика”, “экономика”. И, наверное, библиотекари, расположившие эти полки рядом, имели в виду прежде всего удобство и доступность книг для читателей. Судя по всему, они полагали, что читатель, просматривая книги по социологии, может случайно обнаружить необходимые ему сведения в книге, скажем, по истории или политической науке. Во всяком случае это гораздо более вероятно, чем если бы ему попались на глаза книги, например, по физике или по инженерному делу. Другими словами, библиотекари предполагают, что предмет социологии несколько ближе к области знаний, обозначаемых словами “политическая наука” или “экономика”; и, вероятно, они еще думают, что различие между книгами по социологии и теми, что расположены в непосредственной близости от них, несколько менее выражено, не так четко обозначено и не столь существенно, как различие между социологией и, к примеру, химией или медициной.

    Независимо от того, посещали подобные мысли головы библиотекарей или нет, они поступили правильно. Совокупности знаний, помещенные ими по соседству, и в самом деле имеют много общего: все они касаются рукотворного мира, т.е. части мира, или его аспекта, несущего на себе отпечаток человеческой деятельности, которой не существовало бы вообще, не будь действий человека. История, право, экономика, политическая наука, социология - все они рассматривают человеческие действия и их последствия. Это то, что присуще им всем, и потому они действительно могут рассматриваться вместе. Однако если все перечисленные совокупности знания исследуют одну и ту же “территорию”, то что их разделяет, если вообще разделяет что-то? В чем заключается специфика, которая “делает их разными”, определяет отличия и разделяет названия? На каком основании мы утверждаем, что, несмотря на все сходства и общность исследуемого поля, история

    Это не социология и не политическая наука?

    Любой из нас может сходу дать простой ответ на эти вопросы разделение между совокупностями знаний должно отражать различные стороны изучаемого ими мира. Человеческие действия или аспекты человеческих действий различаются между собой, и при разделении всей суммы знаний на отдельные совокупности мы лишь принимаем во внимание этот факт. Так, мы сказали бы, что история занимается действиями, происходившими в прошлом и не имеющими места теперь, а социология сосредоточена на настоящих событиях и действиях или на таких общих свойствах действий, которые не меняются со временем; антропология говорит о человеческих действиях, происходящих в обществах, пространственно удаленных и отличных от нашего, а социология обращает внимание на действия, происходящие в нашем обществе (чем бы оно ни было), или на такие аспекты этих действий, которые остаются неизменными в различных обществах. В случае с другими ближайшими родственниками социологии “само собой разумеющийся” ответ уже будет менее “само собой разумеющимся”. Однако, если все-таки попробовать ответить на наш вопрос подробным же образом, то окажется, что политическая наука изучает в

    основном такие действия, как захват власти и правление; экономика занимается действиями, относящимися к использованию ресурсов, а также к производству и распределению товаров; правоведение исследует нормы, регулирующие человеческое поведение, а также то, как эти нормы формулируются, делаются обязательными и принудительными... Как видим, если продолжать в том же духе, то придется сделать вывод: социология является остаточной дисциплиной, пробавляющейся тем, что остается вне поля зрения других дисциплин. Чем больше материала помещают под свои микроскопы другие дисциплины, тем меньше остается проблем для обсуждения у социологии; словно “где-то там”, в человеческом мире существует ограниченное количество фактов, ждущих, когда их соберут и расчленят в соответствии с присущими им свойствами специальные отрасли науки. Незадача с таким “очевидным” ответом на наш вопрос заключается в том, что, как и большинство других убеждений, представляющихся нам самоочевидными и безоговорочно верными, он остается очевидным лишь до тех пор, пока мы воздерживаемся от более пристального взгляда на все предположения, заставляющие нас принять такой ответ. Поэтому давайте попытаемся проследить все стадии, через которые мы пришли к столь очевидному ответу.

    Прежде всего откуда мы узнаем, что человеческие действия подразделяются на определенное число различных типов? - Из того факта, что они именно так были классифицированы и что каждая единица в этой классификации получила свое собственное название (например, мы знаем, когда речь идет о политике, когда - об экономике, когда - о законах, и знаем, что где искать), а также благодаря тому, что есть группы надежных экспертов, знающих и достойных людей, которые претендуют на обладание особым правом исследовать, высказывать компетентное мнение, руководить или советовать по поводу каких-либо определенных типов действия, а не иных. Но давайте продвинемся в нашем исследовании еще на один шаг вперед: каким образом мы вообще узнаем, каков человеческий мир “сам по себе”, т.е. до того, как он подразделен на экономику, политику или социальную сферу, и независимо от такого подразделения? Вполне очевидно, что мы узнали это не из нашего собственного жизненного опыта. Человек не живет сначала в экономике, потом в политике; человек не перемещается из социологии в антропологию, когда путешествует из Англии в Южную Америку, или из истории в социологию, становясь на год старше. Если мы и можем подразделять данные области в нашем опыте и можем сказать, что это действие здесь и сейчас относится к политике, тогда как другое имеет экономический характер, то только потому, что нас уже заранее научили делать такие различия. Следовательно, то, что мы на самом деле знаем, - это не мир сам по себе, а то, что мы с ним делаем; мы претворяем в практику, так сказать, наш образ мира, модель, аккуратно собранную из кирпичиков, приобретенных в процессе обучения и освоения языка.

    Итак, можно сказать, что различия между научными дисциплинами не являются отражением естественных различий в человеческом мире. Наоборот, именно разделение труда между учеными, изучающими действия людей (разделение, которое поддерживается и усиливается взаимным разделением сфер компетенции и особых прав решать, что относится к сфере компетенции каждой группы), и проецируется на карту человеческого мира, которую мы храним в своем сознании и затем используем в нашей деятельности. То есть разделение труда между учеными соответственно структурирует мир, в котором мы живем. Значит, если мы хотим рассеять это наваждение и найти сокрытое место того “истинного различия”, то нам лучше взглянуть на практику существования самоценных дисциплин, которые, как нам казалось вначале, отражают естественную структуру мира. Теперь мы можем предположить, что как раз эта практика различных дисциплин и составляет различия

    прежде всего; что если и существует какое-либо отражение, то оно направлено в сторону, противоположную той, о которой мы думали вначале.

    Как отличить друг от друга разные виды практики, или практические сферы разных научных дисциплин? Видимо, следует начать с их отношения к тому, что они выбрали в качестве предмета своего исследования, а это отношение мало чем различается или не различается вовсе. Все они заявляют о том, что подчиняются одним и тем же правилам поведения, когда занимаются своим предметом. Все они прилагают максимум усилий, чтобы собрать все соответствующие факты. Все они стараются доказать, что факты получены правильно, что они проверены и перепроверены и что информация о них достоверна. Все они пытаются придать своим утверждениям о фактах ту форму, в которой они могут быть ясно и недвусмысленно поняты и проверены на соответствующем им опыте, а также на опыте, который станет доступным в будущем. Все они стараются предвосхитить или устранить противоречия между утверждениями, которые они выдвигают или опровергают, с тем, чтобы не было двух утверждений, которые не могут быть истинными одновременно. Короче говоря, все они пытаются выполнять свои обещания; получать и представлять свои открытия обоснованно, с помощью надежного метода (т.е. предполагается, что используемый метод ведет к истине). Наконец, они готовы принять критику и даже переосмыслить свои утверждения, если они не сделали этого. По сути дела, никаких различий в том, как понимается и реализуется практически задача экспертов и их “торговая марка” - научная ответственность, - не существует. Вряд ли нам удастся обнаружить какое-нибудь различие и в большинстве других аспектов научной практики. Все, кто претендует быть научным экспертом, используют, как очевидно, похожие стратегии сбора и обработки своих фактов: они наблюдают изучаемые объекты в их естественной среде (к примеру, людей в их “нормальной” повседневной жизни дома, в общественных местах, на работе, на досуге) или в специально сконструированных и тщательно контролируемых экспериментальных условиях (когда, например, человеческие реакции просматриваются в целенаправленно организованной среде или когда людей просят отвечать на вопросы, сформулированные так, чтобы предотвратить нежелательное вмешательство); либо используют в качестве фактов данные подобных наблюдений, полученные ранее (скажем, данные переписей населения, архивы полиции, церковные записи). Все ученые разделяют общие логические правила вывода и обоснования (или опровержения) заключений, сделанных из собранных и проверенных ими фактов. Однако, как нам кажется, наша последняя надежда найти искомое “значимое отличие” заключается в вопросах, характерных для любой отрасли исследования, т.е. вопросах, определяющих точки зрения (когнитивные перспективы), с которых рассматриваются, исследуются и описываются человеческие действия учеными, принадлежащими к различным дисциплинам; а также в принципах, упорядочивающих полученную по этим вопросам информацию и преобразовывающих ее в модель данной сферы или данного аспекта человеческой жизни.

    В самом первом приближении, экономику, например, интересует прежде всего соотношение издержек и эффективности человеческого действия. По всей вероятности она рассматривает это действие с точки зрения распоряжения ограниченными ресурсами, к которым стремятся участники действия и хотят использовать их к наибольшей своей выгоде. Следовательно, в экономической науке отношения между действующими индивидами (акторами) выступают как аспекты производства и обмена товарами и услугами, регулируемые спросом и предложением. Очевидно, что эта наука суммирует свои выводы и открытия, составляя из них модель процесса, посредством которого ресурсы образуются, добываются и распределяются в зависимости от спроса.

    Со своей стороны политическая наука чаще всего интересуется иным аспектом человеческого действия, а именно тем, который изменяет (или изменяется сам) реальное или предполагаемое поведение других действующих лиц (это воздействие обычно называют властью или влиянием). Политическая наука будет рассматривать человеческие действия с точки зрения асимметрии власти и влияния: поведение одних действующих лиц в ходе такого взаимодействия изменяется гораздо существеннее, нежели поведение других - их партнеров. Она, видимо, организует свои знания вокруг таких понятий, как “власть”, “господство”, “авторитет” и т.п., относящихся к классу понятий, с помощью которых исследуется дифференциация шансов получить то, по поводу чего стороны вступают в определенные отношения и за обладание чем они борются.

    Однако предмет интереса экономики и политической науки (как и других гуманитарных наук) никоим образом не чужд социологии. Вы обнаружите это, как только взглянете на любой список рекомендуемой литературы для студентовсоциологов: в нем наверняка найдется хотя бы несколько работ ученых, именующих себя историками, политологами, антропологами. И все же социология, как и другие отрасли социального исследования, имеет собственную познавательную перспективу, т.е. свой угол зрения и набор вопросов для изучения человеческих действий, а также собственную совокупность принципов интерпретации фактов.

    Подводя первые и приблизительные итоги, можно сказать: то, что отличает социологию и придает ей особый характер, - это привычка рассматривать человеческие действия как элементы более широких структур, т.е. отнюдь не случайных совокупностей действующих лиц, замкнутых в сети взаимной зависимости (зависимость же есть состояние, при котором вероятность того, что действие будет предпринято, как и вероятность успеха этого действия, меняются в соответствии с тем, что представляют собой другие действующие лица, что они делают или могут сделать). Социологи спросили бы, каковы могут быть последствия этой замкнутости, ограниченности людей рамками отношений взаимной зависимости для их реальных и возможных действий. Такого рода вопросы и формируют объекты изучения социологии, которую более всего интересуют структуры, сети взаимосвязей, взаимообусловленность действия и увеличение или сокращение степеней свободы действующих лиц. Единичные действующие лица, вроде меня или вас, оказываются в поле зрения социологического исследования в качестве единиц, членов или партнеров в сети взаимозависимостей. Можно сказать, что основными вопросами социологии являются следующие: в каком смысле значима эта зависимость одних людей от других, что бы они ни делали; в каком смысле значимо то, что они всегда живут (и не могут иначе) сообществом, во взаимосвязи, обмениваясь, конкурируя и кооперируясь с другими людьми? Все это, охватываемое такого рода вопросами (а не некая отдельная совокупность людей или событий, отобранных для целей исследования, и не определенный набор человеческих действий, отвергнутый другими направлениями исследований), составляет особую область социологического анализа и позволяет определить социологию как относительно самостоятельную отрасль гуманитарных и социальных наук. Итак мы можем заключить, что социология является первым и основным способом осмысления человеческого мира; в принципе его можно осмысливать и другими способами.

    Среди этих других способов, от которых мы отделили социологию, особое место занимает так называемый здравый смысл. Вероятно, социология более, чем другие отрасли науки, обнаруживает свою связь со здравым смыслом (с этим богатым, хотя и неорганизованным, несистематическим, зачастую не передаваемым словами знанием, которым мы пользуемся в нашей обыденной жизни), чреватую существенными для ее существования и практики проблемами.

    В самом деле, лишь немногие науки озабочены тем, чтобы выразить свое отношение к здравому смыслу; многие даже не замечают его существования, не говоря уже о том, чтобы видеть в тем проблему. Большинство наук определяется в понятиях границ, отделяющих их от других наук, или “мостов”, соединяющих с ними, - посредством надежных и систематических, как и они сами, направлений исследований. Они не чувствуют достаточной общности со здравым смыслом, чтобы утруждать себя проведением границ или наведением мостов с ним. И их безразличие, следует признать, вполне обоснованно: здравому смыслу нечего сказать о предметах, которые занимают физику, химию, астрономию или геологию (а если он берется судить о них, то только с любезного позволения самих этих наук и лишь в той мере, в какой им удается сделать свои замысловатые открытия понятными для простых людей). Предмет изучения физики или астрономии вряд ли когда-либо окажется в поле зрения обычных людей - внутри, так сказать, вашего и моего повседневного опыта. И потому мы, будучи не экспертами, а простыми людьми, не можем составить своего мнения об этих предметах без подсказки ученых. Объекты, исследуемые упомянутыми науками, обнаруживают себя лишь при весьма специфических обстоятельствах, которые обычным людям недоступны: на экране ускорителя стоимостью в миллионы долларов, сквозь линзы гигантского телескопа, на дне шахты глубиной в несколько тысяч метров, - только ученые могут их наблюдать и экспериментировать с ними. Эти объекты и события - монополия конкретной отрасли науки (или даже нескольких избранных ее экспериментаторов), собственность, не разделяемая ни с кем, кто не принадлежит к данной профессии. Будучи полновластными собственниками опыта, доставляющего данные для исследований, ученые полностью контролируют обработку, анализ и интерпретацию этих данных. Результаты такой обработки должны подвергаться тщательному критическому рассмотрению со стороны других ученых - но только ученых. Они не должны состязаться с общественным мнением, здравым смыслом или какой-то другой формой проявления мнения неспециалистов по одной простой причине: общественного мнения или точки зрения здравого смысла по изучаемым ими вопросам не существует.

    Другое дело - социология. В социологическом исследовании не используются гигантские ускорители или радиотелескопы. Опыт, поставляющий данные для социологических открытий, которые затем ложатся в основу социологического знания, - это опыт обычных людей в их обычной, повседневной жизни; опыт, доступный в принципе (хотя на практике и не всегда) каждому; опыт, который до того, как попасть в магический кристалл социолога, был уже пережит кем-то - несоциологом, человеком, не обученным социологическому языку и не умеющим смотреть на вещи с социологической точки зрения. В конце концов, мы все живем в окружении других людей и взаимодействуем друг с другом. Все мы хорошо усвоили, что наши выгоды зависят и от деяний других людей. Все мы, и не однажды, прошли через страшный опыт разрыва отношений с друзьями и чужими. О чем бы ни толковала социология, все это уже было в нашей жизни. Так и должно быть, иначе мы не смогли бы управлять ходом нашей жизни. Для того чтобы жить в сообществе с другими людьми, нам нужно многое знать; “здравый смысл” и есть название этому знанию.

    Глубоко погруженные в повседневную обыденность, мы едва ли когда-нибудь останавливаемся, чтобы осмыслить пройденное нами; еще реже бывает у нас возможность сравнить наш личный опыт с судьбой других людей, увидеть

    социальное в индивидуальном, общее в частном; именно это и делают для нас социологи. Нам нужно, чтобы они показали, как наши индивидуальные биографии переплетаются с историей, которую мы разделяем с другими людьми. И неважно, удается социологам продвинуться столь далеко или нет, у них все равно нет другой

    точки отсчета, кроме повседневного опыта, который они разделяют с вами и со мной, т.е. кроме того “сырого материала”, который насыщает повседневную жизнь каждого из нас. Уже по одной этой причине социологи, как бы они ни старались следовать примеру физиков или биологов и отстраняться от изучаемых ими объектов (т.е. смотреть на ваш и мой жизненный опыт как на “внешний объект”, с точки зрения беспристрастного и отдаленного наблюдателя), не могут полностью уйти от того внутреннего знания об опыте, который они пытаются понять. И как бы они ни старались, им суждено находиться по обе стороны того опыта, который они стремятся интерпретировать, т.е. быть вне и внутри него одновременно. (Заметьте, как часто социологи употребляют личное местоимение “мы”, когда сообщают о своих открытиях и формулируют свои общие положения. Они говорят “мы” вместо того, чтобы назвать “объект”, включающий в себя и тех, кто исследует, и тех, кого исследуют. Можете ли вы представить себе физика, который говорит о себе и о молекулах “мы”? Или астронома, называющего себя и звезды одним словом -

    Но отношения социологии и здравого смысла еще более специфичны. Явления, которые наблюдают и обобщают физики и астрономы, открываются им в невинном, первозданном виде, не обработанными, свободными от ярлыков, готовых определений и предварительных интерпретаций (за исключением тех случаев, когда физики, первыми проводя некоторые эксперименты, вызывают своими интерпретациями само появление этих феноменов). Они ждут, пока физик или астроном не даст им названия, не определит их место среди других явлений и не разместит в упорядоченном целом; короче говоря, пока он не обозначит их, не придаст им значение. Но крайне мало, если существуют вообще, социологических эквивалентов (аналогов), подобных чистым и неизвестным феноменам, которые еще раньше не получили бы какого-нибудь значения. Изучаемые социологами человеческие действия и взаимодействия уже были названы и обдуманы, пусть недостаточно связно и внятно, самими действующими лицами: еще до того, как социолог приступил к их изучению, они были объектами обыденного знания и здравого смысла. Семья, организация, родственные связи, соседские общины, города и деревни, нации и церкви, любые другие совокупности людей, основанные на регулярном взаимодействии, уже давно были наделены значением и смыслом другими действующими лицами, так что теперь действующие лица сознательно обращаются к ним в своих действиях как к носителям данных им значений. Простые люди и профессиональные социологи, описывая эти объекты, могут пользоваться одними и теми же названиями, одним и тем же языком. Какое бы социологическое понятие мы ни взяли, оно всегда будет отягощено значениями (смыслами), данными ему обыденным знанием и здравым смыслом “простых” людей, вроде нас с вами.

    Понятно, что социология слишком тесными узами связана со здравым смыслом, чтобы позволить себе так же беспристрастно и высокомерно обращаться с ним, как делают это, например, химия или геология. И нам, простым людям, тоже позволено размышлять о взаимозависимости людей, об их взаимодействиях, и рассуждать со знанием дела. Разве мы сами не испытываем эту взаимозависимость и взаимодействие? К социологическому обсуждению открыт широкий доступ, и пусть не каждый из нас получает приглашение присоединиться к нему, зато нет и четко обозначенных барьеров или запретов. Здесь всегда можно оспорить едва намеченные границы, надежность которых не гарантирована заранее (в отличие от наук, исследующих объекты, недоступные обыденному опыту), как, впрочем, и самостоятельность социологии в пределах социального знания, ее право делать авторитетные заключения о предмете. Именно поэтому для социологии (если она хочет ощущать себя наукой) как упорядоченной совокупности знаний так важно провести границу между собственно социологическим знанием и здравым смыслом,

    Мы можем отметить по меньшей мере четыре изначальных отличия социологии от здравого смысла (нашего с вами “сырого” знания жизни) по их отношению к общей для них сфере - человеческому опыту.

    Начнем с того, что в отличие от здравого смысла социология пытается подчиняться строгим правилам ответственных высказываний, которые считаются атрибутом науки (в отличие от других, по общему мнению, более свободных и менее бдительно контролирующих себя форм знания). Это значит, что к социологам предъявляется требование очень четко различать высказывания, проверяемые доступным опытом, и высказывания, которые могут претендовать только на статус условного и непроверенного мнения, причем делать это различие так, чтобы оно было понятно каждому. Социологи скорее воздерживаются от неверного представления идей, основанных только на их собственных убеждениях (пусть даже самых страстных и глубоких), в качестве проверенных открытий, несущих на себе печать широкого признания и авторитета в науке. Правила ответственных высказываний требуют, чтобы “кухня” исследователя, т.е. вся совокупность процедур, приведших к завершающим выводам и выступающих гарантом их достоверности, была широко открыта для неограниченного общественного обозрения; приглашение повторить испытание, воспроизвести эксперимент и даже, возможно, опровергнуть выводы должно быть обращено к каждому желающему. Такие ответственные высказывания должны соотноситься с другими суждениями по данной теме; они не могут просто отвергнуть другие, уже высказанные точки зрения или умолчать о них, как бы эти точки зрения ни противоречили им и, следовательно, сколь бы неудобными они ни были. Предполагается, что, коль скоро правила ответственных высказываний честно и скрупулезно соблюдены, то тем самым резко повышается (или почти полностью гарантируется) надежность, обоснованность и, в конечном счете, практическая значимость утверждений. Наша общая уверенность в надежности убеждений, удостоверенных наукой, по большей части основывается на ожидании, что ученые и в самом деле следуют правилам ответственных высказываний и что наука как профессия побуждает каждого ученого следовать этим правилам во всех случаях. Что до самих ученых, то они указывают на достоинства ответственных высказываний как на аргумент в пользу превосходства предлагаемого ими знания.

    Второе отличие касается размеров поля, на котором собирается материал для суждений. Для большинства из нас, непрофессионалов, такое поле ограничено нашим собственным жизненным миром: тем, что мы делаем; людьми, с которыми мы общаемся; целями, которые мы перед собой ставим и которые, как мы полагаем, другие люди также ставят перед собой. Мы очень редко пытаемся (если вообще пытаемся) подняться над уровнем наших повседневных интересов, расширить горизонт своего опыта, поскольку это требует времени и ресурсов, которые большинство из нас не может позволить себе затратить на такую попытку. И несмотря на невероятное разнообразие жизненных условий, каждый опыт, почерпнутый только из индивидуального жизненного мира, всегда фрагментарен и по большей части односторонен. Эти изъяны можно устранить лишь одним способом: объединить вместе и затем сопоставить друг с другом опыты из бесчисленного множества жизненных миров. И вот тогда раскрывается неполнота любого индивидуального опыта, равно как и сложная совокупность взаимосвязей и взаимозависимостей, в которой он существует, - совокупность, простирающаяся далеко за пределы, обозримые с удобных позиций индивидуальной биографии. В результате такого расширения горизонтов оказывается возможным раскрыть тесную связь между индивидуальной биографией и более общими социальными процессами,

    природе повседневной жизни, которая “информирует” наш здравый смысл и, в свою очередь, “информируется” им. Пока мы делаем обычные, привычные ходы, заполняющие большую часть нашей повседневной жизни, нам нет нужды заниматься самопроверкой и самоанализом. Если что-то повторяется довольно часто, то оно становится знакомым, а знакомое обладает свойством самообъяснения; оно не создает затруднений и не вызывает любопытства и, таким образом, остается невидимым, неразличимым. Вопросов никто не задает, поскольку все удовлетворены тем, что “вещи таковы, каковы они есть”, “люди таковы, каковы они есть”, и с этим вряд ли можно что-то поделать. Узнаваемость, привычность - злейший враг любознательности и критичности, а стало быть и всего нового, готовности к переменам. В столкновении с этим знакомым миром, в котором правят привычки и подтверждающие друг друга верования, социология действует как назойливый и раздражающий чужак. Она нарушает уютную и спокойную жизнь своими вопросами, никто из “местных” не припомнит, чтобы их когда-нибудь задавали, не говоря уже об ответах на эти вопросы. Такие вопросы превращают очевидные вещи в головоломки: они “очуждают” знакомое. Вдруг повседневная жизнь становится предметом внимательнейшего изучения. И тогда оказывается, что она - всего лишь один из возможных способов жизни, а не единственный и не “естественный” ее способ.

    Подобные вопросы и вторжения в обыденность не каждому могут понравиться; многие предпочли бы отвергнуть такое превращение известного в неизвестное, поскольку оно предполагает рациональный анализ вещей, которые до сих пор просто “шли своим чередом”. (Можно вспомнить киплинговскую многоножку, без труда переставлявшую все свои сто ножек, пока коварный льстец не начал превозносить ее исключительную память, благодаря которой она никогда не поставит тридцать седьмую ножку раньше тридцать пятой, пятьдесят вторую - до девятнадцатой... Поверив в это, несчастная многоножка не могла больше ступить и шагу...) Кто-то может почувствовать себя шокированным и даже униженным: то, что было таким знакомым и чем гордился, теперь обесценено, выставлено никчемным и смешным, и сопротивление его вполне понятно. И все же превращение, о котором идет речь, имеет свои преимущества, а самое важное в нем то, что оно может открыть новые, до сих пор неведомые возможности для жизни с большим самосознанием и пониманием и даже с большей свободой и самоконтролем.

    Для тех, кто считает, что осознанная жизнь стоит усилий, социология будет желанным подспорьем. Оставаясь в непрерывном и тесном взаимодействии со здравым смыслом, она стремится преодолеть его ограниченность и раскрыть возможности, которые здравый смысл, естественно, старается скрыть. Обращаясь к нашему обыденному знанию и ставя его под сомнение, социология может подтолкнуть нас к переоценке нашего опыта, обнаружить еще очень много способов его интерпретации и в результате поможет нам стать более критичными, менее довольными таким положением вещей, каким оно сложилось сегодня или каким мы его себе представляем (или, скорее, поможет нам никогда не считать эти проблемы несуществующими).

    Искусство мыслить социологически может оказать каждому из нас самую важную услугу, а именно: сделать нас более чуткими; обострить наши чувства, шире раскрыть нам глаза, и тогда мы сможем исследовать человеческие ситуации, остававшиеся для нас до сих пор не заметными. Раз мы стали лучше понимать, как посредством использования власти и человеческих ресурсов осуществляются, реализуются кажущиеся на первый взгляд естественными, неизбежными, неустранимыми, вечными аспекты нашей жизни, то уже вряд ли сможем согласиться с тем, что они недосягаемы для человеческого действия, в том числе и нашего собственного. Социологическое мышление само по себе, можно сказать, по праву обладает собственной силой, именно антизакрепляющей силой. Оно возвращает

    - Каково, на Ваш взгляд, положение дел с социологией в России? Сохранились ли независимые от государства социологические центры? Возможно ли сохранить независимость социологии в современной России?

    Состояние социологии в современной России в принципе мало отличается от общего положения дел в российской науке. Это положение последнее десятилетие интенсивно ухудшается. Достаточно вспомнить пресловутую «реформу» Российской академии наук. Я имею в виду состояние науки как социального института, а не как совокупности идей и сообщества людей, где могут быть свои достижения и озарения.

    В частности, научная деятельность в сфере обществознания приобретает всё более имитационный характер. Кроме того, увеличивается зависимость от институтов управления обществом, растет и идеологизированность социальной науки. Не могу сказать, чтобы даже прикладная наука, не говоря уж о фундаментальной, была сильно востребована - хоть властью, хоть обществом. Исключение составляет, пожалуй, политическая, особенно электоральная социология, хотя и она используется больше в пропагандистских, чем в экспертных целях.

    Можно указать на две относительно автономные друг от друга тенденции. Одна - возрастающая ориентация на следование в фарватере мировой социологии, иногда - с утратой самостоятельности и с отрывом от реалий нашего общества. Другая тенденция - растущая бюрократизация, особенно академической и университетской науки. (Одни только формальные «показатели результативности научной деятельности» чего стоят.)

    Во всё более затруднительном положении оказываются некоммерческие научные организации. Участились случаи их преследования как «иностранных агентов», если они пользуются поддержкой зарубежных фондов. Между тем именно поддержка со стороны отечественных государственных и полугосударственных фондов чревата зависимостью от «пожеланий» заказчика, вплоть до полной сервильности.

    Сказанное относится не только к социологии, но к социологии в большой мере и ярких проявлениях.

    - Каковы, по Вашему мнению, самые актуальные проблемы социологии в России? Насколько эти проблемы похожи на те, с которыми Вы сталкивались в СССР?

    Пожалуй, актуальнейшей проблемой сегодня становится состояние массового сознания, которое, приходится признать, не лишено предрасположенности к агрессивности, ксенофобии, псевдопатриотизму, имперскости, своего рода мессианству, в смысле особого пути России, призванной отстоять «традиционные» ценности «русского мира» и т. п. Эта предрасположенность усиленно эксплуатируется и гипертрофируется государственными и официозными СМИ, точнее, - средствами массовой пропаганды, особенно федеральными телеканалами с их многомиллионной аудиторией.

    Общество оказывается беззащитным перед напором и/или накалом этих средств «массового духовного поражения». Происходит тотальное «облучение» общественного сознания в духе известных антиутопий, от замятинского «Мы» до «Обитаемого острова» Стругацких.

    Исследование социально-психологических механизмов этого оглупления (соответственно, «поглупения») общества в целом, с одной стороны, и возможности и перспектив сопротивления этим разрушительным процессам, с другой стороны, - сегодня едва ли не первоочередная задача общественной науки. Однако именно этот круг задач игнорируется отечественной социологией. Последняя как бы встраивается в систему идеологического воздействия, лишь на словах сохраняя свою автономию.

    Другой важнейшей задачей нашей социологии, на наш взгляд, является исследование нынешней социальной структуры, особенно - в ее поколенческих «разрезах». Это - едва ли не terra incognita современного отечественного обществознания. По счастью, достаточно распространены сегодня эмпирические исследования процессов всевозрастающего социального неравенства, далеко обгоняющего даже страны «третьего мира».

    Наконец, к актуальнейшим проблемам социологии у нас относится взаимодействие (порой драматическое) личности и социальных институтов, от детского сада до пенсионного фонда, и особенно - институтов власти, будь то политической, экономической, правоохранительной и т. д.

    Нельзя сказать, чтобы эти и другие ключевые проблемы социальной науки не вставали и не ставились в советские времена. Тогда крупицы истины об общественных реалиях высвечивались сквозь фильтр цензуры, туман идеологических заклинаний и максимы марксистско-ленинского учения. Социолог сегодня свободнее идейно, но более зависим экономически.

    - В марте 2014 года был проведен опрос по Крыму, который исследователи из ФОМа и ВЦИОМа назвали мегаопросом и очень гордятся тем, как умело он был проведен. Горячо поддержал этот опрос и Дмитрий Рогозин, интервью с которым мы публикуем параллельно. Но далее в Крыму произошли известные события, которые продолжают развиваться по спирали. Ваше отношение мегаопросу?

    Свое отношение к нему мне приходилось высказывать не однажды, особенно подробно - в статье , опубликованной на портале «Когита.ру» , а также на сайте Санкт-Петербургской ассоциации социологов .

    Этот опрос, небывалый по масштабам (около 50 тыс. опрошенных), является характерным примером того, как властные институты используют социологов-полстеров в своих целях и как охотно ведущие опросные фирмы клюют на эту «наживку». Названное «социологическое мероприятие», на мой взгляд, находится ниже всякой профессиональной критики, хоть и осуществлялось квалифицированными и, пожалуй, даже добросовестными исполнителями. Некоторые сотрудники ВЦИОМа и ФОМа, похоже, и впрямь гордятся тем, что, получив от Кремля (через посреднический фонд) заказ за три дня до известной «крымской речи» первого должностного лица государства, сумели уложиться в эти три дня, чтобы:
    а) подготовить методический инструмент,
    б) рассчитать грамотную выборку,
    в) договориться с десятками колл-центров, мобилизовавших сотни интервьюеров,
    г) опросить по телефону, как уже указывалось, 50 тыс. граждан в разных регионах России,
    д) статистически обработать собранную информацию,
    е) положить на стол президенту сакраментальную цифру - 91% россиян поддерживают отторжение Крыма от Украины в пользу России.

    Эта и другие цифры из данного опроса вошли в историческую речь Путина 18 марта 2014 года в качестве социологического обоснования (подкрепления) к тому времени уже состоявшейся «аннексии Крыма» или «восстановления исторической справедливости» (кому как угодно называть).

    Благодаря Дмитрию Рогозину, еще год назад опубликовавшему во ВЦИОМовском «Мониторинге общественного мнения» (2014, №2) статью под названием «Насколько корректен телефонный опрос о Крыме: апостериорный анализ ошибок измерения» , оказалось возможным детально ознакомиться и с инструментарием (гайдом телефонного разговора), и с обстоятельствами опроса, и с огрехами бесед интервьюеров с респондентами.

    Статья Рогозина была методолого-методическая, якобы критическая, а по сути - апологетическая в отношении данной «социологической акции». В ней приводились примеры аудиозаписей телефонных интервью, проведенных как некорректно, так и корректно с точки зрения автора. Однако из всех этих примеров прекрасно видно, что характер вопросов, их последовательность, не говоря уж о настойчивости интервьюеров, являются «наводящими» на позитивный ответ.

    Не следует думать, что интервьюеры и/или организаторы опроса «рисовали» эти результаты. Респонденты действительно отвечали «как надо», вот только содержание вопросов и ситуация опроса их «слегка» подталкивали к этому. В итоге возникли данные, вполне отвечающие интересам заказчика.

    Разумеется, россияне в большинстве своем согласились со «спецоперацией» по присоединению Крыма. Мало того, именно этот внешнеполитический шаг дал мощный импульс подъему патриотических чувств и небывалому (со времен российско-грузинской войны 2008 года) взлету рейтинга «национального лидера». Но ни тогда, ни даже теперь это большинство на самом деле отнюдь не такое уж подавляющее и абсолютное.

    Кстати, и современный «заоблачный» рейтинг главы государства имеет ту же природу артефакта. Народная поддержка на уровне 86% (а теперь уже и почти 90%) есть не что иное, как сумма позитивных ответов на вопрос: «Вы в целом одобряете или не одобряете деятельность Владимира Путина на посту президента РФ?» (формулировка Левада-Центра). В условиях жестко авторитарного общества, дрейфующего в сторону тоталитаризма, массовый ответ и не мог быть иным.

    Социология и свобода

    Искэндэр Ясавеев,
    докт. соц. наук, гражданский активист (Казань)


    Ответ на вопрос «Зачем сейчас нужна социология в России?», заданный мне редакцией ТрВ-Наука, на мой взгляд, не зависит от конкретного времени. Сейчас, как и в прошлом, социология необходима для понимания действий людей, а также для прояснения очень важных вопросов о свободе, выборе и ответственности людей за свои поступки и бездействие.

    Попробую проиллюстрировать значение социологического подхода с помощью примера. В марте 2012 года в одну из больниц Казани из отдела полиции «Дальний» был доставлен Сергей Назаров. У него диагностировали разрыв прямой кишки и другие повреждения внутренних органов. Перед операцией он рассказал медикам, что был избит и изнасилован в полиции бутылкой из-под шампанского. После операции Сергей Назаров впал в кому и умер. По данным следствия, сотрудники полиции истязали задержанного, добиваясь признания в краже мобильного телефона. В результате судебного разбирательства восемь сотрудников отдела полиции «Дальний» были признаны виновными и наказаны лишением свободы на срок от 2 до 14 лет.

    У всех, кто узнавал о происшедшем, возникал вопрос: как это стало возможным? Почему сотрудники полиции совершали запредельные садистские действия? Здравый смысл часто способствует индивидуализации причин и факторов человеческого поведения. Нам нередко свойственно объяснять поступки других людей их личными чертами. Социология же настаивает на рассмотрении наряду с индивидуальными чертами целого ряда других факторов - ситуативных, организационных, системных.

    Ключевой социологический вопрос в данном случае заключается в том, какие системные черты российской и татарстанской полиции сделали возможным происшедшее. Отсутствие внешнего и внутреннего контроля, давление руководства с целью обеспечить раскрываемость, необходимость демонстрировать выигрышную отчетность, назначение на должности по принципам лояльности и наличия связей, а не компетентности, вертикальные коррупционные связи и ощущение безнаказанности, наличие соответствующих образцов действий? К сожалению, гораздо больше внимания после гибели Сергея Назарова уделялось не этим вопросам, на которых настаивали социологи и правозащитники (Казанский правозащитный центр и ассоциация «Агора»), а наказанию конкретных полицейских, непосредственно виновных в смерти задержанного.

    Один из штрихов данной ситуации: министр внутренних дел Татарстана Асгат Сафаров после своей отставки в апреле 2012 года был назначен сначала заместителем премьер-министра Республики Татарстан, а впоследствии руководителем аппарата президента Татарстана, а министр внутренних дел России Рашид Нургалиев с мая 2012 года работает заместителем секретаря Совета безопасности России.

    Социологи подчеркивают, что действия людей в гораздо большей степени определяются социальными факторами - распространенными моделями поведения, ролевыми ожиданиями, ориентацией на референтные группы, подчинением власти и т. д., нежели личными качествами. Однако это не означает, что конкретные участники - чиновники, полицейские, военные, судьи, рядовые граждане - не несут ответственности за свои действия или их отсутствие. Выбор, как поступить, есть всегда, и доминирующие образцы поведения создаются именно в результате множества такого рода выборов. В этом заключается еще одно важное социологическое положение: социальная реальность не есть нечто жесткое и предзаданное, она постоянно конструируется самими людьми. Мы сами создаем мир, в котором живем, и в наших силах его изменить.

    Что касается взаимоотношений с властями, то у социологии они всегда складываются сложно. Социальным наукам свойственен значительный критический потенциал; социологические методы позволяют выявлять несвободу, эксплуатацию, дискриминацию, подавление и исключение целых групп, делая слышимыми их голоса, а также неэффективность и коррумпированность властных структур. Например, за год до писем Надежды Толоконниковой из мордовской колонии была опубликована книга моих петербургских коллег «До и после тюрьмы. Женские истории», ярко высвечивающая на основе ряда жизненных историй «унижение, сопряженное с деморализацией и десоциализацией женщины и женского» в «исправительных» колониях. Поэтому в тоталитарных и авторитарных режимах независимая социология, как правило, подавляется, власти стараются взять под контроль социологические службы.

    Именно это происходит в настоящее время в России. Авторитетные социологические центры, в частности Центр независимых социологических исследований в Санкт-Петербурге и Центр социальной политики и гендерных исследований в Саратове, объявлены «иностранными агентами» (в декабре 2014 года ЦСПГИ прекратил свое существование как юрлицо). Осуществление независимых проектов осложнено из-за ухода из России международных фондов. Преподавателей социологии с критической позицией по отношению к властям вытесняют из университетов, примером чего служит недавняя история с непродлением контракта с тремя сотрудниками кафедры общей и этнической социологии Казанского федерального университета.

    В результате власть еще сильнее вязнет в ловушке реальности, сконструированной подконтрольными медиа и сервильными «экспертами». История показывает, что последствия такого рода разрывов между реальностью властей и реальностью граждан являются очень серьезными.


    «Звездный час или позор российской опросной социологии?» . Блог А. Н. Алексеева.
    А. Н. Алексеев «Следует ли так уж доверять результатам опросов общественного мнения?» .
    Д. М. Рогозин «Насколько корректен телефонный опрос о крыме: апостериорный анализ ошибок измерения» . DOI:10.14515/monitoring.2014.1.01.